Некоторые художники всю жизнь пишут один пейзаж. Шишкин изображает лес, Айвазовский — море, у Брейгеля мы наблюдаем бесконечный человеческий муравейник. А Каналетто выбрал Венецию.
Антонио Канале, известный под прозвищем Каналетто, родился в Венеции, в Сан-Лио — районе ярмарок, рынков, праздников и театров. Он начинал как сценограф и оформлял спектакли по либретто Вивальди. Его юность прошла среди кулис, руин и фантастических декораций. И именно там, в этом театре иллюзий, Каналетто научился управлять светом.
На его картинах виден солнечный отсвет в точке, где он и в самом деле отражался от воды. Но в той же самой сцене Каналетто мог соединить несколько ракурсов, выпрямить перспективу, приподнять горизонт. Его Венеция не существует на самом деле — и при этом узнаваема до мелочей. Камера-обскура, карандашные зарисовки, дневники света — все это он использовал, чтобы выстроить иллюзию достоверности. Каналетто был режиссером мифа, в котором Венеция стала сценой, наполненной воздухом, отражениями, отблесками и живым городским шумом.
Фантастические виды, светозарные пейзажи, утренние туманы над лагуной, тени от лодок и блеск воды — все это не столько живопись, сколько театр пространства. В письмах современников говорилось: «Он пишет так, как будто внутри его картин сияет солнце».
Каналетто пережил пик моды, конфликт с агентами, успех в Англии, отъезд и возвращение на родину. Он был любим, непредсказуем, желчен, упрям, недоволен заказчиками — и все-таки его картины разошлись по всему свету. Еще при жизни его работы гравировались, дублировались и воспринимались как лучшие открытки из Венеции.
Каким образом ему удалось превратить топографическую точность в поэзию? Почему его город, при всей своей иллюзорности, кажется живее любого натурного пейзажа? И в чем секрет того самого света, который делает его Венецию прозрачной, как музыка?
Об этом — новая обзорная лекция «Каналетто. Архитектор венецианского мифа» Надежды Чаминой. Мы погрузимся в эпоху ведуты, поговорим о театре, геометрии, просветительской оптике XVIII века, о капризах художника и о вечном мифе города, который так и не перестает играть самого себя.
